Егор Исаев - И век и миг... [Стихотворения и поэмы]

Тебе, тебе! С грозой и соловьями
Всей силой слов и тем, что за словами,
Вот здесь, в груди, и в памяти моей,
Тебе одной за наших сыновей,
За наш сентябрь, за наш весёлый май,
А что не так, прошу, не принимай
Так близко к сердцу. Ты — моя отрада.
Ну, подойди, ну, улыбнись, дружок.
Я чёлн с волны, а ты мой бережок
Длиною в жизнь, другой реки не надо.

Кто второй, кто первый,
Знать я не хочу.
Где пером, где нервом
Я служу лучу,
А бывает, веткой
С памятью цветка…
И при этом редко
Празднует строка.

Вы хотите справку?
Ну так что ж — добро.
Карандаш в отставку,
Побоку перо.
Кто он там: премудрый
Или так — дебил?
Объясняй, компьютер,
Подтверждай, мобил.
Что там, на экваторе?
Много ль сфинксу лет?..
А письмишко матери
Написал, поэт?

Какое несмолкающее эхо,
Какая неисплаканная боль!
Не обойти пешком и не объехать,
Лишь в память взять и унести с собой.
Всё степь да степь, сухой наждак мороза,
Сугробов бесконечная тоска.
А я пою, а я ищу сквозь слёзы
В глухой степи могилу ямщика.

Как человек, я не свалился с полюса.
Имею право собственного голоса,
Имею право собственного шёпота,
Сдаюсь мечте и поклоняюсь опыту…
А если что — иду с копьём на змея.
Я — гражданин. Я с детства честь имею.

Всё снег да снег, а там, за этим снегом,
Как за туманом, как за белым эхом.
Как за потухшим полотном в кино,
Идёт та жизнь, что отошла давно.
И что там, кто? — не сразу разберёшь:
То ль военком идёт, как Дед Мороз,
То ль Дед Мороз идёт, как военком:
Повестки за ременным кушаком…
Он шёл, тот снег, отвесно шёл и густо.
Фронтовикам знакомо это чувство.

Едем, песни распеваем,
По-геройски грудь вперёд,
И как знать про то не знаем,
Что он есть такое, фронт.
И как будто страху нету:
Выполняй, солдат, приказ.
А убьёт кого, так это
Не кого-нибудь из нас,
А кого-то в промежутке
Между нами, чью-то тень.
Едем. Шутки-прибаутки,
Но уже на третий день
Голоса всё глуше, тише,
Вздох тревожней, строже взгляд…
Фронт всё ближе, ближе, ближе.
Руки ищут автомат.

Европа впереди и позади Европа.
Выбрасывай себя из глубины окопа
На гребень полосы, где два огня секутся,
И боже упаси сробеть и оглянуться.
Война, солдат, она и есть война:
Чуть-чуть замешкался — хана.

Весна, весна! Лучей поток,
Снега уже растаяли,
И дует тёплый ветерок
Со стороны Италии
В лицо бойцам и в рядовом
И в генеральском чине.
И всё по той же в основном
Лирической причине:
Весна идёт! Вблизи — вдали
Со стороны рассвета.
Идут по небу журавли,
А по земле Победа.

Неужто ошибся волшебник слепой
И юг поменял на север:
Мечта обещала: Дунай голубой,
А правда сказала: серый.
Над берегом — город, над городом — крест,
Латунный комарик над бездной.
И город не город, а каменный лес,
Один бурелом железный.

Небо без пожаров, рядом — горы,
Переулков хитрый переплёт,
Приальпийский, знаменитый город,
Вальсом очарованный народ.
Только ты рождён был под Ростовом,
А вот я в Боброве был влюблён.
Прилетал бы чаще к нам почтовый
Голубь наш, товарищ почтальон.

Дворец за оградой готическим шпилем
Вонзается в небо на сером рассвете.
Здесь принцы когда-то австрийские жили
И пенились шлейфы принцесс на паркете.
Так было когда-то. И вот в сорок пятом
Сюда заглянул старшина с автоматом.
Не очень парадный, не очень вельможный.
— И нам здесь, пожалуй, устроиться можно, —
Сказал. А как только про это сказал он,
Простынные ветры промчались по залам…
Патрульная служба не как боевая,
А почта по-прежнему всё полевая.

«А яблонька, Коля, уже зацвела,
Что ты посадил на рассвете,
Когда на войну я тебя собрала,
Она доросла до повети.
Как солнце закатится, станет темно,
За выгоном ветер проснётся,
Она подойдёт, постучится в окно.
Не ты ли вернулся, сдаётся».

Снежинки кружатся доверчиво, мерно,
Должно быть, над Гжацком, над Курском,
                                                                           наверно.
Над лесом, над полем — просторно и свейно.
Кружатся, кружатся снежинки над Веной,
Садятся на башни, на крыши, на плацы,
На кепи французу, за ворот британцу,
На плечи, на шляпы тирольцу и венцу,
А русскому прямо — на память, на сердце.
А в сердце солдатском, как солнце в оконце,
Родная с ведёрком стоит у колодца
И смотрит, и смотрит за горы Карпаты.
И нет у любви материнской заката.

Под Веной лес. Там синь озёр
И тень, и солнце там.
Он с давних пор сбегает с гор
К дунайским берегам.
А по легенде, по молве,
Бродил сам Штраус тут
И звуки брал в листве, в траве,
Как ягоду берут.
И щебет птиц, и всплески вод
Его наполнили. И вот —
Смычка полёт! Рассветный вальс
Доносит звуки эти
В ладонях памяти до нас
Из прошлого столетья.

Уезжал с ребятами,
Выхожу один.
Завершалась ратная
Служба, гражданин.
Никого на станции,
Редкие столбы.
Десять вёрст — дистанция
До родной избы.
Вот я на пороге.
Мамины уста.
Тыщи вёрст дороги,
Как одна верста.

Моё родное русское село.
Я в нём родился всем чертям назло
И в нём возрос. Оно всего превыше
Я из него пешком однажды вышел,
А дальше подхватили поезда.
Мой взгляд — оттуда, а душа — туда.

В нашей иль в другой какой округе
Мало стариков, одни старухи.
В сумерки идут — идут, не жалуются.
Так их вдовья жизнь и продолжается.
Стариков не видеть им седыми,
Старики погибли молодыми.

А девчата цветут. Ну да что им, девчатам.
Их любовь не открыта еще, не почата,
Их любовь, как река по весне, прибывает.
— Тётя Катя, споём? — и она подпевает.
— Тётя Катя, пойми… — и в смешном нетерпенье
Все секреты свои отдают на храненье.
Отдают. И совсем невдомёк озорницам,
Что ей тоже, ей тоже ночами не спится.
Ночи длинные, вдовьи, бессонные ночи.
Их одной не согреть и не сделать короче.
Даже годы бессильны, бессильна усталость.
Ведь в душе ещё много улыбки осталось
И тепла одинокого бабьего лета.
Но кому это нужно? Не надо об этом.